О, это мерзкое ощущение диссонанса в собственном теле! Голова кажется ватной, такое бывает, когда понимаешь, что спишь и сейчас находишься в собственном сне. Словно мозг просыпается и неохотно начинает работать, в то время как организм напрочь отказывается просыпаться и бодрствовать.
Но так даже интереснее. По крайней мере, ты всегда будешь уверен в том, что если случайно умрешь – то сможешь проснуться и забыть этот сон – как страшный.
Кругом было мрачно, и у Асаши начинали болеть глаза от постоянного напряжения и попытки рассмотреть что-нибудь дальше собственного носа. Однако вскоре он смог увидеть, пусть и слегка размыто, но все же, место – где сейчас находится. «Оу, восточные сказки? Какая прелесть.» Проскользнула саркастическая мысль в голове, или он озвучил ее вслух? Дворцовые купальни на деле оказались обычными бассейнами с низкими бортиками и мыльно-рыльными принадлежностями по краям. Конечно, искусно выложенное мозаикой дно восхищало воображение, переливаясь и мерцая под прозрачной водой. Полупрозрачный шифон всех оттенков синего и голубого, пышными волнами окружал мраморные колонны, переплетаясь местами с вьющимся плющом, балдахинами спускался к центру бассейна, едва заметно поддаваясь слабому ветру, проникавшему в помещение в виду отсутствия потолка в принципе.
В щелях между мраморных плит пробивалась сочная, зеленая, молодая трава, рядом с колоннами и скамейками были оформлены резные клумбы, пестрящие яркими соцветиями диковинных цветов, очаровывая своими ароматами, расслабляя и настраивая на положительный и мечтательный лад. У Асаши было ощущение, что что-то приятное должно вот-вот произойти. Будто он знал наперед, к чему должен был приготовиться в этих купальнях.
Две девушки-служанки, сидящие на бортиках бассейна, мыли его длинные густые волосы, распутывая пряди, окропляя заморскими духами. Фиш не сразу их заметил, а может они только что здесь появились, стоило ему подумать об этом? после ванны, его тело насухо вытерли и натерли ароматными маслами, благодаря чему она маняще заблестела, отражая золотистым сиянием лучи закатного солнца. Волосы высушили, завили крупными кудрями и украсили тонкими нитями драгоценных камней, вплели свежие, ароматные, едва распустившиеся бутоны цветов. Нарядили в полупрозрачные одежды, украсив запястья и лодыжки золотыми браслетами. На пальце засверкал перстень, которого раньше Асаши не видел, или не обратил внимания? Подарок султана? Очередной знак его внимания? Судя по тому, с какой завистью на него смотрит прислуга – наверняка так и есть. Интересно, а кто же этот султан? Кого на этот раз подкинуло ему подсознание? Вчерашний красавчик, встреченный в автобусе? Или блондинистый Рыцарь-Хранитель откуда-то из космоса? А может быть рыжеволосый засранец? Если так, то проще скинуться с балкона сразу же, не раздумывая.
Стоя напротив зеркала, Асаши наблюдал за тем, как служанки укладывали его волосы, приводили в порядок ткани и натирали виски маслами. Они буквально из кожи вон лезли, чтобы за всем проследить, и избежать наказания за мельчайшую оплошность. Это оставляло удовольствие, все же приятно получать такое внимание к своей сказочной персоне и осознавать, что не только ты проникся собственной офигенностью, но и такие простые смертные, как прислуга и, собственно, Султан. Фиш хотел было покапризничать, но какой-то подозрительный, непонятно откуда взявшийся ком неуверенности и страха не позволил ему и пискнуть. Пальцы мгновенно стали ледяными, тело прошиб озноб, хотя в комнате было достаточно жарко.
Когда его посчитали готовым, к Асаши подошла женщина, лет пятидесяти. Судя по ее наряду и украшениям – она была знатной крови, но так как Рыбка не разбирался в иерархии, то мог только догадываться о ее статусе. Но если исходить из ее возраста и драгоценных каменьях, украшавших ее чело, можно предположить, что она либо мать, либо первая жена Султана. И Фишик искренне надеялся на то, что она все же приходится ему матерью, нежели женой. Не прикольно как-то заранее знать о преклонном возрасте мужика, с которым скорее всего предстоит встретиться этой ночью. Не к конным же прогулкам его готовили, в самом деле?
Стоя перед женщиной, Фиш поймал на себе ее презрительный, недовольный взгляд, замечая, как губы женщины слиплись в тонкую, морщинистую полоску. Кажется, она была чем-то недовольна, но разве это могло заботить Асаши? «Это мой сон, старая карга, радуйся, что тебя вообще пригласили на его съемки!» Мысленно подумал Фиш, выдерживая холодный взгляд и чувствуя, как его легонько бьют палкой под колени. Пришлось на них встать, коли того требует этикет и иерархия восточных семей.
Вперившись взглядом в расшитые полы платья матроны, Асаши почувствовал, как к его лбу прикасается холодный, в чем-то вымазанный палец. Благословление? Или что эта старая карга собирается с ним делать? Фиш подавил в себе желание зажмуриться и отстраниться, а когда ему было позволено встать, Асаши увидел у себя на лбу черный перевернутый полумесяц. Кажется, он уже видел раньше такой, только вот вспомнить бы где… Уголки рта задергались, норовя исказить губы в истеричной усмешке. Кто сказал, что сон будет хорошим? Если тебя искупали и привели в божеский вид – это еще не значит, что тебя не собираются сделать агнцем на жертвенном алтаре.
На негнущихся ногах, его повели под белы рученьки по коридорам в опочивальню Султана. Или во двор, где прилюдно казнят? А может, он был ранее замечен в неверности и сейчас ему с позором отрубят голову? Даже зная, что это сон, Фиш трепетал, ему было страшно, колени норовили подкоситься и тогда вся эта старательно наведенная красота кубарем скатится по лестнице, все кропотливые труды пойдут насмарку, а тонкая шейка свернется, выпинывая тем самым изнеженное сознание Рыбки из мира Морфея.
Когда перед его личиком открылись тяжелые, мощные резные двери, Асаши затаил дыхание, чувствуя, как вся краска сошла с лица. Ему была непонятна собственная реакция, но видимо это были не его эмоции, а того, чье место он занял в этом сне. Он медлил, боясь войти внутрь, но ощутимый тычок в спину вынудил его сделать несколько неуверенных шагов вперед, и как только он пересек черту, дверь за его спиной закрылась.
«Если он страшный, я или наложу на себя руки, или покалечу его, и меня казнят. В любом случае, я проснусь, ну, должен буду проснуться, во всяком случае…» Мысленно утешал себя Асаши, замявшись на пороге и широкораспахнутыми глазами рассматривая покои Султана. Тот сидел в конце комнаты на подушках, его облик скрывали полупрозрачные ткани, которые развешивали везде, где только можно было, и был виден только его силуэт. С трудом сглотнув, Фиш сделал пару робких шагов вперед и снова замер. Он переживали волновался, его подстегивал интерес и любопытство, а при том, что такие сильные эмоции терзали его хрупкую душевную организацию, шею Асаши обожгло приятным огнем. О, вот так сюрприз, подарочек от Безумного Доктора пришел вместе с ним в сон? Какая прелесть, как жаль, что отключить он ее никак не мог.
[AVA]http://s7.uploads.ru/HBF9d.gif[/AVA]

Отредактировано Fisheye (2016-01-20 13:08:39)

Судя по бархатному, глубокому, окутывающему с ног до головы и медленно погружающему в пучину экстаза, голосу – можно было предположить, что Султан очень молод. Или это не султан, а молодой Шехзаде? Но не в титуле суть. Он назвал его «Сердце Мое». Так…сильно, во всех смыслах, Асаши еще никто не называл. В этом словосочетании была целая тонна интриги, любопытство тонкими нитями переплеталось с ленивым равнодушием, плавные волны холодности и осознания своего собственного статуса перед кем бы то ни было омывали края, наполненного трепетом, надеждой и нежностью словосочетания. Не говоря уже о том, что этот мужчина был уверен в своих словах, в своей власти, в своих действиях. Он ждал его. Он знал обо всем почти наверняка и демонстрировал это с такой силой и по истине царской грацией и тактом, полностью убеждая своего слушателя и не давая ему даже малейшего повода засомневаться. Почему почти? Потому что Асаши, будь он чуточку внимательнее и не растеряйся от такого потрясающего и завораживающего волшебного голоса, почувствовал бы на интуитивном, может даже на животном уровне легкую неуверенность. Потому что принц не знал наверняка, что он здесь делает, но решил, что простым смертным этого знать совсем не обязательно.
Голубоглазка хотел было пойти на голос, выплыть из этих занавесок и увидеть того, к кому его привели, но он словно прирос к мозаичному полу и растерял все силы, чтобы идти куда-то. Его пальцы лихорадочно дрожали, губы пересохли, ресницы трепетали, а глаза заболели от сухости, но он боялся моргнуть. Моргать в своих снах вообще достаточно вредно, потому что стоит тебе это сделать, как обязательно все пойдет наперекосяк. И ожидающий тебя молодой султан превратиться в старую каргу с бородавкой на весь нос.
Но у него не было выбора, поэтому прикрыв глаза, Фиш глубоко вдохнул и медленно выдохнул, пытаясь успокоиться. Открыв глаза, Асаши понял, что все осталось прежним. Это хорошо, только вот вулкан эмоций, кипящих в нем, никак не планировал успокаиваться. Да что не так с этим телом? Почему оно так нервничает? Почему находится в таком невозможном трепете и жажде, маринуется в сладком предвкушении, вместо того, чтобы уже подойти и взять, чего так хочется?
Сделав шаг вперед, Голубоглазку потянуло в сторону накрытых столиков, не туда, где восседал молодой правитель этого сна. На нем словно кандалы с цепями были вместо золотых, витиеватых браслетов на запястьях за которые его тянули, как раба, навязывая свою волю. С ловкостью и легкостью, словно он каждый день одними пальцами поднимает блюда, груженные восточными сладостями, Асаши с трепетом ступая босыми ногами по мозаичному полу, с лакомствами отправился к мужчине. Рыбка никак не мог понять, где были его эмоции, а где – чужие. Казалось, они уже настолько тесно переплелись между собой, что Фиш в самом деле с каждым вдохом давился воздухом, не в силах протолкнуть ком волнения, вставший в горле, не мог заставить свои пальцы не дрожать, и вовсе не от того, что подносы были тяжелыми, их вес он не ощущал в принципе. И было выше его сил контролировать собственные движения, заставить золотые украшения меньше бренчать из-за того, что его точеное тельце фактически лихорадило от волнения, от которого сердце с замиранием перестукивалось в грудной клетке, а внизу живота скрутилась плотная, ядовитая змея сладкого предвкушения.
Воздух вокруг него, казалось, наэлектризовался, был плотным, но не удушливым, он очаровывал, притягивал, пробуждал желание коснуться носом источника. Аромат распустившихся цветов в волосах изящно переплетался с тонким, интимным ароматом, испускаемых активировавшейся железой, феромонов. Аккуратно и изящно сев подле султана на подушку, Фишик опустил поднос с лакомствами и, сложив руки на коленях, уставился глазами в пол.
Его пожирало любопытство, сжигая все здравые мысли заживо, ему до ужаса хотелось поднять взгляд и рассмотреть молодого мужчину напротив, от которого так маняще пахло силой. Но он не мог, потому что знал, что не имеет права на это. Знал, что это будет непростительной грубостью и дерзостью по отношению к человеку, выше тебя статусом. Чертово положение, моральные нормы поведения, так не вовремя мешающие молодому, горячему сердцу своевольничать.
У Асаши подкашивались колени, и он был чертовски рад, что сидел сейчас на подушке, и падать было некуда. От ожидания у него ныли все мышцы в теле, о наличие некоторых он даже в курсе не был. А голос…голос султана по прежнему мягким эхом звучал в его голове, блаженным маревом окутывая встревоженные мысли.
– Невозможно утаить от сердца то, что видят глаза… – Тихо отвечал Асаши, чувствуя, как вибрирует его голос от охватившего волнения. – А когда голова идёт кругом, ноги человека не удержат. – На губах заплясала неуверенная улыбка, и Голубоглазка едва слышно выдохнул, расслабляясь под этим поглощающим взглядом. – Много ли нужно для счастья, когда находишься в одной комнате с человеком своих грёз? И я не смею молить о большем. Но меня окутывает страх, что этот сон закончится раньше, чем я успею отблагодарить Вас за Вашу милость.
[AVA]http://s7.uploads.ru/HBF9d.gif[/AVA]

Затаив дыхание, Асаши слушал бархатный, тихий голос, позволяя ему окутывать себя, словно в шелковые простыни, лишать воли, распалять еще больше желание быть покорным, подчиняться любому желанию, взгляду, прикосновению. Завидев в руках принца кинжал, Фиш почувствовал в сердце острую, колющую боль, которая за одно мгновение распространилась по всему телу, возбуждая нервные окончания, побуждая сжаться в комочек, упасть у ног, молить о пощаде, или же покорно принять выпавшую, незавидную участь. Но Голубоглазка сидел напротив молодого мужчины, не шелохнувшись, и только по воздушным тканям можно было понять, что на мгновение его хрупкое тело охватил крупный озноб.
Завидев темные капли крови, его глаза непроизвольно открылись шире, а сердце бешено застучало в груди, так и норовя пробить собой ребра, выскочить наружу, залечить появившуюся рану, стереть горечь с губ, согреть своей страстью, успокоить своей любовью. Он даже поддался слегка вперед, уступая в этом собственному сердцу, подчиняясь на мгновение ему, а не властному, приятному голосу султана. Но так и остался безучастным. Браслеты, украшающие тонкие запястья, словно сделались из свинца, приковывая руки к коленям, отсекая на корню желание вестись на поводу у собственных мыслей, и Асаши только лишь горько прикусил нижнюю губу, чувствуя, как точеные бровки сходятся на переносице в отчаянном жесте.
Прохладные кончики пальцев принца потянулись к сладостям на подносе, но были на полпути пленены манящим бархатом кожи, которую так искусно скрывали витиеватые браслеты из драгоценного металла. Легкий маневр и тяжелые оковы скрылись в мягком ворсе ковра, открывая доступ к тонкой, ароматной коже. Прикосновения, такие долгожданные, такие горячие словно оставляли под кожей горящий след, воспламеняя собой кровь. Судорожный вздох сорвался с дрожащий губ, а лицо интуитивно качнулось вверх, чтобы открыть взору лик мужчины, но взгляд словно прикипел к бледным пальцам, не желая посмотреть в глаза своему мучителю. Хотелось закричать, застонать, умолять не останавливаться, но Асаши был настолько ошеломлен происходящим… Даже не столько происходящим, сколько собственными ощущениями, которые, казалось, увеличились в несколько тысяч раз… Что так и остался сидеть с слегка приоткрытым ртом, не в силах издать и звука.
Почувствовав мягкие, нежные, любовные прикосновения к собственному плечу, Голубоглазка едва смог подавить собственный порыв прильнуть щекой к тыльной стороне ладони, потереться о нее, выразить свою благодарность и признательность, заглянуть в глаза и показать, насколько он восхищен и очарован. Но султан был и сам не прочь искупнуться в его бездонных аквамариновых озерах, обхватывая пальцами подбородок и поднимая его одурманенную мягким голосом голову, заставил взглянуть себе в глаза.
Асаши коротко вздохнул, словно в последний раз делая глоток необходимого для жизни воздуха, и погрузился в эту сводящую с ума глубину аметистовых глаз. Перевернутый, темный полумесяц на лбу принца вызвал новую волну трепета в душе, от чего пальчики судорожно сжались, словно пытаясь удержаться еще на немного в этом чарующем мире. Но контакт глаз был прерван, принц поддался вперед и обжег своим фривольным прикосновением, стирая метку на лбу Голубоглазки, даже не догадываясь, в какой экстаз повергает свою жертву на эту ночь. Асаши инстинктивно, забывая все рамки приличия, скользнул кончиками пальцев по шелковой, отрезвляющей воспаленный разум, одежде мужчины, пытаясь удержаться на плаву и не ударить в грязь лицом, показав себя недостойным возложенных на него надежд. Истекающий рубиновой кровью палец последовал по траектории горячего языка, оставляя свою метку, словно заклеймив Асаши, подчинил, сделал своим. И Рыбка был совсем не против подчиняться такому загадочному, таинственному, сильному и властному хозяину. Сейчас он был готов без предварительного слушанья вынести себе приговор, без дополнительного времени на принятие решения – подписать дарственную и вручить всего себя без остатка этим прохладным, но таким обжигающим рукам.
Мягкое прикосновение чужой щеки к своей выбило всякое желание взять инициативу в свои руки, уговорило вспыльчивое сердечко подчиниться, стать ласковым и послушным, усмирило всколыхнувшиеся эмоции в душе, готовые взять верх в этой немой борьбе ощущений и желаний. Легкий прерывающийся вздох замер в горле, когда чувствительной кожи шеи коснулось чужое опаляющее дыхание. Мгновение, и мурашки забегали по спине, ощущая собственнический поцелуй-метку на шее, пальчики поджались, а с губ слетел сладкий, тихий, едва уловимый стон удовольствия.
«Боже, я сейчас сгорю дотла…» Проскользнула мысль в голове и тут же растворилась, как только чувствительную шею покинули желанные прикосновения.
Принц отстранился от него, словно обжегшись, закрылся, сжав руки в замок, и Асаши огорченно закусил нижнюю губу, опуская взгляд, скрывая аквамариновые озера за густыми ресницами.
– Разве не любовь является сутью всего, что сотворено в этом мире? Остальное всё бренно, оно уходит, умирает. Но только не любовь. Лишь любовь способна пребывать в мире вечно. – Философски заметил парень, обхватывая пальцами лукум, и обмакивая его кончик в чашу с медом. – Сердце слепо, оно интуитивно выбирает себе спутника жизни, выискивая в нем только ему известные достоинства, которые мы, порой, отказываемся замечать. – Подхватив сорвавшуюся с края вязкую, янтарную каплю жидкого лакомства пальцами, Голубоглазка протянул сладость мужчине, сам же без задней мысли облизывая перепачканные пальцы, чувствуя, насколько пресным кажется сейчас все вкусности, в том числе и концентрированный сахаром мед. Сейчас ему никакое лакомство не мило, только одно единственное, которое он не вправе украсть. Он знал, что губы принца слаще любого меда, любого сахара и его производных. Они манили и притягивали, и противостоять их немой мольбе, просьбе, было почти физически невыносимо. Больно. И Асаши, как никто другой, сейчас завидовал куску восточного сахара и муки, вымазанный в меде, который вот-вот коснется таких притягательных губ принца. «Это невыносимо…За что…За что ты надо мной издеваешься…»
[AVA]http://s7.uploads.ru/HBF9d.gif[/AVA]

Асаши вздрогнул от резкой перемены, чувствуя бархат чужих губ на своих пальцах и искренне и от души завидуя тому лакомому кусочку, что достался принцу. Только вот нежность губ султана показалась ему колючей, словно он хотел, да не мог укусить его за нанесенную обиду. Проницательный взгляд пугал своей холодностью, и Рыбка не осознавая этого, задрожал под ним, словно осиновый лист на ветру. Он не понимал, что сказал не так, и что повлекло за собой столь резкую смену атмосферы. Его бровки жалобно приподнялись вверх, он был расстроен и искренне сопереживал, не имея возможности взять свои эмоции под жесткий контроль. В этом сне он не мог позволить себе защититься привычной холодностью, саркастичностью и тонной язвительности в словах. Не мог остаться равнодушным к чужой боли, да и не хотел этого. И только сейчас до Голубоглазки дошло, почему ему так не комфортно было в этом теле. Почему испытываемые им ранее эмоции казались не своими, чужими. Сейчас, перед этим мужчиной, он был открытой книгой. Все его эмоции и чувства были настоящими, они не успевали обрасти щетиной из язвительности, эгоистичности, и надменности. И молодой султан мог увидеть его настоящего, до которого в обычной жизни копаться и копаться. Ему было некомфортно и непривычно под этим проницательным взглядом. Он хотел было закрыться, да не мог этого сделать, чувствовал себя голым, и весь этот пышный ворох голубых и перламутровых газовых тканей не мог защитить его, словно издеваясь над ним и подчеркивая его обнаженность.
На мгновение, мелко подрагивая под этим хмурым взглядом, Асаши казалось, что сейчас все закончится, что он проснется, обнаружив себя в пустой комнате. За стенкой будет слышаться храп Тигриного Глаза, а из кухни доносится мерный цокот клавиш ноутбука, Птичка как обычно сидит до самого утра… Он на секунду прикрыл глаза и почувствовал острое волнение, тесно сплетенное со страхом внизу живота. Пальцы дрогнули, и он почувствовал обжигающее прикосновение к собственному запястью. Султан не уходил. Голубоглазке выпал шанс побыть еще немного в этом чарующем мире Востока.
Услышав резкий, ледяной голос мужчины, Фиш раздосадовано прикусил нижнюю губу, тихо выдыхая, боясь шелохнуться, чтобы не разгневать его еще больше. Ему было страшно, и он был готов все исправить, только позволь, дай шанс. Он потянулся к мужчине, скорее чувствуя его внутренний зов. Он хотел все забыть, убедить себя, что перед ним не та, за которую он боролся в прошлом, а Асаши, в свою очередь, стремился залечить неосознанно нанесенную рану, искупить вину. Дать понять, что на ней мир не сошелся клином, что она – не единственная девушка, и жизнь, как бы то ни было, продолжается, и только тебе решать, готов ты жить и чувствовать миллионы вкусов, или ощущать один единственный коктейль из горечи, обиды, злобы и досады. Рыбка потянулся к нему, как соломинка тянется к утопающему в искреннем желании помочь, спасти, и сам погружается в этот океан темных, но таких густых, насыщенных и опьяняющих эмоций, что совершенно не жалеет о собственной гибели, не ощущая этого привкуса обиды из-за собственной бесполезности и едином порыве помочь.
Ощущая его руку на своем запястье, Асаши трепетал, захлебываясь воздухом. Его руки были нежными, но сильными, властными. Он давал понять, что требует незамедлительного подчинения, не давая шансов на побег. И признаться, Рыбка совсем не горел желанием убегать.  Он хотел ему подчиняться и был готов это делать. Чужие губы вновь коснулись его пальцев, между ними скользнул язычок, и глаза Рыбки широко распахнулись, а рот слегка приоткрылся. Его насквозь прошило таким острым и концентрированным удовольствием, что ему казалось, что он сейчас расплачется как недостойная своего повелителя служанка, уличная девка. Дыхание участилось, а ресницы быстро-быстро запорхали над щеками, вдоль позвоночника прошелся холодок, и Голубоглазка снова задрожал, едва ощутимо сотрясая ворох воздушных тканей, в которое окутано его тело.
Его голос пленил, создавал плотный туман удовольствия в сознании парня, лишал воли и в то же время пробуждал желание ответить и доставить точно такое же удовольствие, в котором он плавиться. И он мог это сделать. Прямо сейчас, чувствуя, как пылает его ладонь на шее молодого мужчины, как пальцы, подчиняясь, переплетаются с серебром волос, вызывая едва сдерживаемое в узде желание сжать пальцы в кулак у самых корней, грубо потянуть на себя, сорвать с губ этот запретный поцелуй. Мужчина мог чувствовать, как пальцы Голубоглазки дрожат, но не от страха, а от сдерживаемого желания.
Вторая рука была увлечена скольжением вдоль шелковых одежд, которые причиняли фактически физическую боль. До ужаса хотелось разорвать все эти пафосные ткани, скроенные точно по фигуре и тогдашней моде. Разорвать на куски, открыть мраморную кожу, очертить кончиками пальцев рельеф мышц, слиться воедино, и медленно сходить с ума от невозможного, но такого реального счастья.
Сухие, горячие губы коснулись щеки, и Асаши повело. Слишком сильно, чтобы сдерживаться. Он скользнул дрожащими в нетерпении пальцами вдоль застежки, тщетно пытаясь справиться с ней. От обиды и непонимания, почему он не получает того, что так манит, Фиш капризно выдохнул, готовый расхныкаться как ребенок, не получивший желанную игрушку. А еще эти слова… Подтверждающие, наконец, его уникальность в этом мире, и для этого принца в том числе… Если бы не накрывшие его губы, губы мужчины, то с них бы наверняка сорвалось скверное, совсем неуместное для этой атмосферы словечко, потому что Рыбка был уже настолько распален, что продлись эти игры еще чуть-чуть, то пришлось бы применять тяжелую артиллерию со связыванием. Оу, связанный молодой мужчина, полностью во власти Голубоглазки… Слишком горячая по своей заманчивости идея.
Облегченно выдохнув в чужие губы, Асаши жарко ответил на поцелуй, мгновенно углубляя его, превращая из скромного, легкого, на пробу, в настоящий, пропитанный страстью, сметая все возможные оставшиеся сомнения на корню. Он пах терпким, сладким миндалем, с легкой горчинкой и был слаще любых восточных сладостей, коими собирались привычно развлекать вечер султана.
К черту, Асаши больше не мог держать себя в руках, ему был нужен этот таинственный незнакомец сегодняшнего сна, и если поцелуй сейчас прервется, то он сгорит дотла, испытав на себе все муки сожженных заживо ведьм. Приподнявшись на коленях, Рыбка увлекся мужчиной, плавно перебираясь на его колени, седлая их, уже без какого-либо стеснения ловко расстегивая застежки на рубашке, обнажая, наконец, грудь и припадая к ней обеими ладонями, словно впитывая живительную силу, которая исходила именно отсюда. Он задыхался, его легкие полыхали, но он был не в состоянии разорвать поцелуй для такой мелочи, как необходимый для жизни вдох. В комнате стоял плотный аромат распустившихся в его кудрях цветов, некоторые выпали, покрывая своими лепестками пушистый ворс ковра. Этот аромат тесно переплетался с мощным выбросом феромонов, потому как Голубоглазке окончательно сорвало крышу, и он во что бы то ни стало хотел этого мужчину.  Однако Фиш чувствовал только его запах, купался в нем и не чувствовал ничего вокруг, ни аромат от сладостей, ни аромат цветов, ни раскуренных до этого благовоний. Его окружал пьянящий, терпкий аромат миндаля, который принадлежал ему и только ему. Асаши впитывал его как губка, запоминая на всю жизнь, в слабой надежде отыскать его в жизни.
Плавно прогибаясь под нетерпеливыми пальцами, парень с удовольствием прижимался обнаженными участками кожи к груди мужчины. Слава Богу, что у наложников были более открытые и провокационные наряды. Удовольствие горящей розой распустилось в его сознании, обжигая своими лепестками нервные окончания, заставляя трепетать от неизбежной возможности прикосновения к пылающим листьям, сходить с ума от удушающего экстаза. Из-за этого неосторожно царапаешь бледный мрамор кожи, в нетерпении разрываешь покрывающую желанное тело ткань, не специально причиняешь острую физическую боль, но следом, словно прося прощение за несдержанность, скользишь по красным меткам-полумесяцам губами, ласково зализываешь язычком и преданно, извиняясь заглядываешь в глаза, глядя снизу вверх, признавая его превосходство и доминирование.
Голова шла кругом от концентрированного удовольствия и нехватки кислорода в легких, дрожащие, нетерпеливые пальцы наполнились слабостью, Асаши сжал коленями бедра мужчины, словно удерживая себя в этом мире еще на немного, плавными движениями выпутываясь из полупрозрачных тканей одежды. Волосы пышными волнами легли на грудь, щекоча своими кончиками мраморную кожу мужчины, а из-за неосторожного движения, кратковременный дождь из мелких, ароматных цветков жасмина, украшавших аквамариновые пряди Голубоглазки, разлетелся по разгоряченной, вздымающейся груди молодого султана.
– Не бросай меня, не покидай меня, не закрывайся от меня… ты нужен мне… – Сбивчиво шептали припухшие от поцелуев губы Асаши, пальчики порхали по плечам, все еще обтянутые шелком, мягко коснулись линии челюсти, слегка приподнимая его голову, побуждая посмотреть себе в глаза. От контакта голубых глаз с аметистовыми, Рыбка  сладко застонал, откинув голову назад, прикрыв глаза и закусив губу. Сжимая коленями бедра, пальцы в отчаянном жесте вплелись в короткие блондинистые пряди на затылке, не удержав страстного порыва, сжались в кулак у самых корней, притягивая к себе ближе, вовлекая в медленный, горячий и терпкий поцелуй со вкусом миндаля. Сумасшедшие ощущения разрывали Фишика на части. Ему очень хотелось торопиться и получить все с полна, до последней капли и прямо сейчас, потому что он боялся проснуться раньше, чем успеет вкусить эту восточную пряность до самого конца, распробовав и ее послевкусие. И в то же время ему чертовски не хотелось торопиться, хотелось быть медленным, томно-ленивым, постепенно вкушая эту сладость, наслаждаясь ею и с каждой минутой открывая новые и новые нотки ее вкуса. Поэтому и движения его были хаотичными, то жадными, резкими и ненасытными, торопливыми и боязливыми, то медленными, переполненными нежностью, томной страстью, оглушительной любовью, когда он осаждал себя и успокаивал, что принц никуда не исчезнет, ведь вот он – под его бедрами. Ему недоставало уверенности в том, что картинка не исчезнет, он боялся снова расстроить господина своей поспешностью, или наоборот, своей медлительностью, и тогда точно потерять его. И от досады и разрывающих его мыслей он тихо хныкал, цепляясь за молодого мужчину, судорожно сдавливая его коленями, сильнее необходимого сжимая пальчики в его волосах, отчаянно кусая его мягкие, влажные, и неимоверно вкусные губы. «Успокой меня, утешь, заставь довериться тебе… Люби меня…»
[AVA]http://s7.uploads.ru/HBF9d.gif[/AVA]

Отредактировано Fisheye (2016-01-27 17:02:16)

Все было так прекрасно, Асаши купался в той нежности, которую с щедростью дарил ему принц, чутко отзываясь даже на самые невесомые, легкие прикосновения. Легкая дрожь, касание пальцев, словно порхание бабочек по рельефному развороту плеч, уделяя внимание все новым и новым открывающимся участкам бархатной кожи. Одежды стремительно становилось все меньше и меньше, и с каждым лоскутком ткани, ворох которой окружал в иссушающей жажде пару, Асаши понимал, что все сильнее и сильнее теряет голову, сходит с ума от этой удушающей страсти, совершенно ничего не имея против.
Жадные, ненасытные и такие искусные прикосновения пальцев, которые знали, как играть на этом своеобразном инструменте, стирали последние грани, разбивая стены, вынуждая открыться окончательно. И он открылся, доверился этому чарующему голосу, сдался на милость лишающих разума прикосновений. Его дыхание сбилось окончательно, сладкие стоны стали громче, движения нетерпеливее… Голубоглазка горел в том пламени страсти, которым окатил его султан.
Но разве могло это продолжаться до самого конца? До пробуждения? Нет, тогда все было бы слишком просто. Кажется, молодой султан воспринял его девушкой, в очередной раз, как и многие до него. Казалось бы, раз Рыбка так часто с этим сталкивается, то пора бы привыкнуть. Природа наградила его смазливой, девчачьей внешностью и зло посмеялась, прямо как принц сейчас, сделав его мужчиной. И каждый раз Асаши обжигало болью и обидой, разочарованием и злостью, когда появлялись ситуации, подобно этой.
Внутренности скрутило в колючую проволоку, закрутив в острый шар где-то за ребрами, он отшатнулся от закрывшего лицо руками мужчины, судорожно шаря руками по простыням, пытаясь найти хоть что-то целостное, во что можно было бы замотаться, спрятаться, но не смог, его движения были ватными, медленными, его тело парализовало страхом, а в голове стали прокручиваться картинки прошлого, словно за его спиной образовался огромный экран на всю стену, в мельчайших подробностях напоминая Голубоглазке ту страшную ночь, когда его во второй раз спас Хаташи.
Султан подмял его под себя, хриплым, злым шепотом что-то проговорив, а Фиш зажмурился, сжался в комок от страха, пытаясь хоть на мгновение протолкнуть в легкие кислород, чтобы дышать. «Это все сон, это сон, просто неудачная шутка подсознания, этого ничего нет, это все прошло.» Мысленно твердил себе парень, чувствуя, как его сознание проваливается в разверзшуюся дыру, любезно открытую до этого любящим султаном. Телом оставаясь лежать под молодым мужчиной, сознанием Асаши вернулся в ту злосчастную ночь, двадцать пятого мая. Вновь ощутил на своей щеке твердый и крепкий удар рукой, во рту появился металлический вкус, корни волос взвыли от боли, тело вновь стало медленно, с каким-то садистским удовольствием, украшаться синяками и ссадинами. Перед глазами маячило раздраконенное, перекошенное злобой и яростью лицо, периодически меняясь, как на заклинившей пленке, ожесточенные, бешенные карие, почти черные глаза сменялись аметистовыми, и обратно. Тело содрогалось под руками, но уже не от сладости и наслаждения, а от обезумевшего страха и боли. И последней ноткой, терпкий запах миндаля стерся, замененный отвратительным, удушливым запахом грязи.
– Нет, нет, нет… – Шептал Асаши, мечась под мужчиной. Это можно было считать ответом на заданный вопрос, но по факту Рыбка пытался избавиться от атаковавших его сознание, демонов прошлого. Мягкое прикосновение к ноге показалось обжигающим, и Асаши дернул ногой, пытаясь избавиться от него. Нежные круговые движения по животу смогли выдернуть его из мрака воспоминаний, резко и шумно втянув воздух, Рыбка широко распахнул глаза и со страхом посмотрел на своего султана, на своего любовника, в одно мгновение ставшим его мучителем.
- Ш-ш-ш-ш все хорошо. Я не сделаю тебе больно. – Тихий, мягкий голос успокаивал, Фишик смотрел на нависшего над ним мужчину и не понимал, сейчас он дрожит от страха, или от вернувшегося возбуждения? Сумятица и раздрай были полноправными властителями его сознания, поэтому Рыбка просто замер, боясь вдохнуть, и смотрел на мужчину, словно ожидая, что вот-вот все изменится, что его губы вновь перекосит злая усмешка, а лиловые глаза станут темно-карими. Не зря говорят, что мир зеркальный. Недавно нанесенная обида принцу вернулась Рыбке с троицей. И в обоих случаях они не пытались намеренно задеть или сделать больно.
Не выдержав этого взгляда, Асаши опустил глаза, пряча штормившие моря своих глаз за густым занавесом ресниц. Холодный, дрожащий палец неуверенно прошелся по центру груди, прочерчивая линию и спускаясь к пупку. Он просил научить его, просил показать, каким нужно быть, чтобы доставить удовольствие, но воспаленный мозг пока не был готов воспринимать эти слова за правду.
– Я… – Хриплый, подрагивающий, тихий голос был настолько загнанным, переполненным страхом, что Рыбка нахмурил бровки, закусывая губу. Не стоит показывать свои слабости перед незнакомыми людьми, в дальнейшем они могут этими слабостями воспользоваться. Даже коронованные особы. «А может, к черту любовь?»
– Хорошо. Я научу тебя, только обещай быть послушным султаном. – Страх, пробивший плотную пелену откровенности, позволил вернуть себе старые привычки. Губы искривила плутовская и совершенно развратная улыбка, а взгляд, самоуверенный и дерзкий, пересекся с аметистовым. Скользнув пальчиками по груди мужчины, Асаши слегка толкнул его в грудь, вынуждая подчиниться и лечь на спину. Вновь заняв любимое положение, крепко сжав коленями чужие бедра, Рыбка наклонился к губам мужчины, едва ощутимо их касаясь. Бирюзовая волна волос ширмой закрыла с обеих сторон лица, оголенные худые плечи покрылись мурашками от проскочившего удовольствия и осознания того, что его все равно хотят, не взирая на пол. «Спасибо, доктор-психопат, за новую примочку. Она весьма кстати, когда имеешь дело с натуралами.» Едва заметно усмехнувшись, Асаши выпрямился, погружаясь на глубину ощущений, настраиваясь на нужную волну, откидывая негативные мысли за борт. Это и его сон тоже, и он получит в нем удовольствие, чего бы ему это не стоило. Даже если придется поступиться психикой и моральными ценностями одного очень горячего натурала.
Потянув мужчину за руки на себя, Асаши вынудил его сесть, поймал его припухшие губы, вовлекая в томный и глубокий поцелуй, укладывая его руки ладонями себе на ягодицы.
– Просто слушай мое тело, до этого ты очень даже неплохо справлялся. – Самодовольная, и в то же время ободряющая усмешка скользнула по губам. – Можешь не сдерживаться, я не кисейная барышня. Вытерплю, если ты будешь грубым, а если будешь чуть-чуть грубым, то даже получу от этого свою перчинку в удовольствии. Не сдерживайся и чувствуй, ты это умеешь. – Уверенно глядя в глаза, в которых на самом дне плескались искорки смеха, Асаши скользнул губами по линии подбородка, прокладывая дорожку влажных поцелуев к шее, от нее, слегка прикусив нежную кожу, скользнул за ушко, очерчивая кончик языком. Он настойчиво прижимался к груди мужчины, рисуя пальцами только им известные витиеватые узоры, жарко вдохнул плотный воздух, в один момент наполняясь терпким, сладким ароматом миндаля. Его запахом. Теперь в нем можно раствориться без остатка.
[AVA]http://s7.uploads.ru/HBF9d.gif[/AVA]

Отредактировано Fisheye (2016-01-29 10:38:08)

Разве можно было долго закрываться от такой всепожирающей страсти? Вы бы смогли? Вот и Рыбка не смог. Да, ему было больно и обидно за нанесенную, пусть и неосознанно, рану, он даже успел залезть обратно в свою раковину сарказма и язвительности, стойкой пофигистичности, и отчаянного нежелания придавать происходящему какой-то особый смысл. Но Алмаз ловкими, ненавязчивыми маневрами выудил его наружу, вновь раскрывая, лишая воли, вновь подчиняя своим ненасытным губам. До дна – значит, до дна. А утром уже будь, что будет.
– Тогда начинай его выплачивать прямо сейчас, только не ставь этому слишком большой эквивалент, я не собираюсь так быстро с тобой расставаться, Алмаз. – Они оба помедлили немного, прежде, чем рвануть с утеса вниз, где была одна черная неизвестность. Сливаясь в горячем, нужном обоим, страстном поцелуе, Асаши растворялся в нем, послушно откликаясь на самые невесомые прикосновения. Выгибаясь дугой навстречу, жарко выдыхая в припухшие губы напротив, закусывая собственные, чтобы в жалких попытках сдержать стон удовольствия, сдавленно вскрикнуть, крепко зажмурившись от слишком острых, пропитанных удовольствием ощущений. Это было слишком хорошо для реальности, и идеально для сна. Голубоглазка чувствовал, как стало намного чувствительнее его собственное тело, не только шея, но и запястья, низ живота, поясница, плечи… Удовольствие от действий молодого мужчины было слишком болезненным и чересчур ярким, чтобы быть способным сдерживаться. Асаши метался, то прогибаясь в спине и прижимаясь ближе, то пытаясь вырваться из этого сводящего с ума плена объятий. Зарываясь пальчиками в короткие пряди волос, притягивает к себе, откидывая голову назад, доверчиво обнажает шею, приглашая коснуться, пройтись влажной дорожкой поцелуев по пульсирующей артерии и едва ощутимому бугорку железы. Роскошная волна голубых локон, уже не так пышно украшенная цветами, струится вниз по спине, кокетливо прикрывая кончиками контур ягодиц, дразнящее касаясь колен Алмаза. И вот пламенная струя из поцелуев скользнула по шее вверх, заставляя дрожать от предвкушения всем телом, сухие губы задели самое чувствительное место, и Асаши не сдержал сладкого, умоляющего стона, бессовестно слетевшего с губ. Губы скользнули выше, прошлись по линии подбородка и вовлекли в глубокий, мокрый, но такой необходимый для обоих поцелуй. Словно через него они цеплялись друг за друга, боялись потерять, сказать что-то лишнее, что снова причинит боль и выстроит стену между ними.
Но медлить Голубоглазка был не в силах, его не хватало, он слишком сходил с ума, чтобы позволить прелюдии продлиться чуть больше, чем на вечность. Выпутав пальцы из коротких, серебристых прядей, он скользнул самыми их кончиками  по плечам вниз, к рукам, обхватывая своими маленькими ладошками его руки, переплетая свои пальцы с чужими в замок, не прерывая поцелуя, отвел их в стороны, высвобождаясь.
– Тише-тише, ты так спалишь меня дотла… – Зашептал в самые губы, заметив, как дрогнули брови, намереваясь сойтись на переносице и превратить черный полумесяц в букву «о».  Слегка приподнявшись, он боялся смотреть в эти пугающие аметистовые глаза напротив, поэтому его взгляд был сосредоточен на чужих губах, которые он с упоением целовал, пытаясь найти удобное положение и продолжить эту встречу уже на совершенно ином уровне. Мягкое скольжение и совершенно никакой боли. Почаще бы Рыбке снились такие ошеломительные сны! Прервав поцелуй, Асаши сосредоточенно закусив губу и задержав дыхание, медленно расслабился. Ощущая благодарные, мягкие, короткие поцелуи на щеке, шее, Фиш не удержался, растягивая губы в смущенной улыбке, потупил взгляд, возвращая ладони на рельефные плечи Алмаза. И после этой небольшой паузы все снова сорвалось в безумный, неудержимый водоворот стонов, всхлипов, вскриков, предпочтительно со стороны Рыбки; ярких и сочных ощущений, нестерпимых, медленных, словно издевающихся движений, которые сменяли быстрые, резкие, ненасытные и жаждущие. От особенно резкого и глубокого движения бедер, Фиш не сдержался и жалостно захныкал, сжимая пальчики в кулак, царапая короткими коготками обнаженные плечи, то притягивая к себе, то отталкивая. Его бровки жалобно приподнялись, припухшие от поцелуев губы задрожали, он поддался вперед, навстречу этим обжигающим, причинявшим фактически физическую боль удовольствием рукам, словно ища утешения и сполна получая его. Он нежился и плавился в тесных, сильных, уверенных объятиях, понимая, что еще чуть-чуть и он этого не выдержит, прогнется, растворится и будет проглочен им без остатка, слишком концентрированны его ласки, слишком ненасытны. Не выдерживая, Асаши отталкивает его от себя, откидывая на шелковые подушки, но мгновенно замерзая без него и возвращаясь обратно.
Облокотившись на ладони, Голубоглазка склонился над мужчиной, наклоняясь и целуя его жадные, иссушающие губы. Он выпивал его до дна, не оставляя даже капли, жадно и собственнически присваивая все себе, а Рыбка и не думал сопротивляться, послушно отдаваясь, даже себе ничего не оставляя. У него уже не было собственной воли, он целиком и полностью подчинился этим властным рукам, строгим и глубоким глазам, жадным губам. Он так сильно истосковался по этому, так нуждался в этом ощущении безвозмездно и целиком принадлежать кому-то, жить для кого-то, дышать ради кого-то, что не раздумывая повелся на эту провокацию, стремясь осуществить свою мечту хотя бы во сне, украсть эти жалкие минуты, чтобы прочувствовать это, насладиться этим ощущением и пониманием, что ты уже не принадлежишь только себе, что от твоей жизни зависит и чужая жизнь. И нет ничего удивительного в том, что он, дорвавшись до этого источника, жадно втягивал эти эмоции в себя, ведь об него так часто вытирали ноги в жизни, что, не заметив, Рыбка забыл, когда и сам стал вытирать ноги о других. И он с упоением отдавал Алмазу всего себя, самозабвенно дарил без остатка, ничего не жалея, немыми взглядами моля только о том, чтобы его берегли хотя бы здесь и сейчас, чтобы в нем нуждались, чтобы им дышали.
Иллюзия и самообман, Асаши будет плакать по этому поводу утром, а пока – какой смысл думать о том, что будет утром, когда есть восхитительный, пусть и призрачный шанс получить то, чего так страстно хочется хотя бы во сне?
[AVA]http://s7.uploads.ru/HBF9d.gif[/AVA]

Отредактировано Fisheye (2016-01-29 16:06:52)

Он сжег его. Сжег и превратил в пепел. И этот пепел, эти миллиарды мельчайших частиц золы, принадлежал ему, Асаши. И видит тот, кто заправляет этим миром – Фишик не собирался им с кем-либо делиться. На него напал невозможный приступ собственничества. Рыбка решил, что они повязаны, пусть во сне, но ведь это наверняка не пройдет бесследно? Иначе как еще можно описать то, что удовольствие, которое испытывал мужчина, с троицей дополняло наслаждение Асаши, усиливая его в миллионы раз. Как объяснить то, что перед ним Фиш не мог лгать, закрываться, прятать себя за стенами равнодушия? Как объяснить то, что Фишик чувствовал его, а Алмаз, в свою очередь, слышал и чувствовал то, что было так необходимо для Рыбки? Вся эта сцена стала иметь для Голубоглазки какое-то невозможно-сказочное значение. Он понимал, что они теперь связаны, ведь Алмаз сам это сделал. Он сам оставил на теле Рыбки чуть больше чем дохрена меток, кровавый полумесяц из собственной крови на лбу, укусы, засосы, синяки, которые остались на нежной коже в порыве страсти… Все это очень много чего значило для Голубоглазки в тот момент, когда мозг закоротило и он, не выдерживая напряжения, не вынося тот жгучий концентрат удовольствия, разнылся, как девчонка. Кусая губы и подрагивая всем телом после пережитого, мощного наслаждения, граничащего с болью, Фиш опустил глаза, скрывая их мокрыми ресницами, позволял Алмазу целовать себя, стирать соленые капли с щек, успокаивать. Еще кто кого сжег, да?
Ощущая, как дыхание постепенно приходит в норму, а тело медленно расслабляется, превращаясь в ватную, безвольную массу, Асаши сонно прикрыл глаза, а когда открыл, то обнаружил себя лежа на мягких подушках. Под пальцами мерно вздымалась чужая грудь. Это сон, или он уже проснулся? Встрепенувшись, Фиш приподнялся на локтях и обнаружил рядом с собой среброволосого мужчину, его султана. Нет, не султана. Алмаза. Сердце, в панике забившееся было где-то под горлом, успокоилось, а на губах расцвела счастливая улыбка, совершенно ничем не обремененная. Даже интеллектом.
– Я испугался. Мне не хочется так быстро расставаться с тобой. – Фишик вздохнул, обогащая настрадавшиеся легкие кислородом, и оставаясь в таком положении, стал изучать расслабленное лицо султана, пытаясь запомнить его.
«Очень красивое лицо. Аристократичные, высокие скулы, тонкие брови, фиолетовые глаза… И этот полумесяц…» Очерчивая кончиком пальца черный полумесяц на лбу мужчины, Асаши отвел взгляд, нахмурив брови. Раньше этот знак не казался ему настолько знакомым. Зато сейчас, когда страх и пелена возбуждения спали, можно было и мозгу чуть-чуть поработать.
«…Оказаться перетёртой жерновами Белой и Чёрной Луны…», «…Загадочных соперников с отметиной перевёрнутого полумесяца на голове…», «Черный перевернутый полумесяц на лбу…» Мысли роем крутились в его голове, и по мере того, как воспоминания обретали свою четкость, Фиш осознавал, что уже встречал этот знак раньше. Он его видел. Более того, Королева Нехеления его уже предупреждала о носителях этого символа. Он вспомнил ту странную девушку, встреченную им ранее в клубе. Он видел, как этот знак между ее изумрудных бровей превратился в полыхающую алым стрелу. Видел эту девушку и после, уже в парикмахерской, где его царевна проворачивала свои тёмные делишки. Кажется, тогда она потеряла сознание, а когда Нехеления стала вытягивать молодость из клиентов, то на лбу этой девушки вновь вспыхнула алая перевернутая стрела. Может, она как-то связана с Алмазом? Ведь символ на их голове одинаковый, только у зеленоволосой девушки он еще превращался зачем-то в стрелу. Интересно, у Алмаза этот символ тоже не для красоты?
– Откуда у тебя этот знак? Он что-то значит? Ты нарисовал у меня на лбу такой же, и я видел в отражении зеркала, как те девушки, которые готовили меня… Они тоже его нарисовали. – Фиш украдкой заглянул в аметистовые глаза, чувствуя, как вспыхнули его щеки от смущения. Лазурные пряди волос спутались и уже давно потеряли свою былую красоту, коей наградили их еще в самом начале ночи.
– Почему он черный? И когда ты отметил меня, что это значит? – Вопросы ворохом кружились у него в голове, а заодно и на языке. Он хотел верить в то, что все это не случайность, что они обязательно еще встретятся в жизни, что он отметил его, потому что хотел, чтобы Рыбка принадлежал ему. Но сейчас Асаши прекрасно понимал, что это невозможно. Воспоминания были настолько четкими, не смотря на то, что он вспоминал свой собственный сон. Ведь Алмаз оттолкнул его, зло смеялся ему в лицо. Что там в самом деле может быть?! Просто восхитительный секс. У Алмаза не было шансов, феромоны сделали свое дело.
Чертова планетка. Сначала Мамору, потом Хаташи, теперь Алмаз. Список растет, а по факту – ничего не меняется. Только сердце черствеет, перестает быть таким доверчивым и влюбчивым. Если они и встретятся, то будут по разные стороны баррикад. Нехеления предостерегала его, говорила, что эти люди могут быть опасными, они тоже являются охотниками за силой. Тоже замешаны в этой магической херне, коей нашпигован Токио по самое не могу. И пока все не зашло слишком далеко, Фиш закрылся. Хороший секс – это восхитительно, не стоит портить его ванильной приторностью чувств.
[AVA]http://s7.uploads.ru/HBF9d.gif[/AVA]

Отредактировано Fisheye (2016-02-01 09:22:17)

Асаши видел, как закрылась перед ним узорчатая дверь в мир принца. Услышал глухой хлопок, тяжелый лязг металла о металл. Заметил, какими холодными стали его глаза, а на его губах появилась усмешка. «Мастер разбивать прекрасные моменты единения глупыми вопросами. Но, это даже к лучшему. Смогу забыть быстрее, если чаще буду видеть его лицо таким…раздражающим.» Думал Рыбка, наблюдая за переменами в молодом мужчине. И утешая себя одной только мыслью, что все это к лучшему, так и должно быть. Спасибо, наобжигались уже.
Послушно отступив, Фиш наблюдал за тем, как легко и уверенно переступают ноги принца по мозаичному полу, сам же парень сел и сладко потянулся. Он бы не удивился, если бы Алмаз ушел, хлопнув дверью, и не удивился бы, если бы его прогнали. Но нет, мужчина вернулся с чашей воды и стал заботливо омывать его худое, щуплое тело тем, что осталось от их одежды. Фиш слушал с замиранием сердца, и с каждым равнодушным словом хотел убить себя за позволенную дерзость. Однако, своей холодностью Алмаз, может и не желая этого, но показывал юноше, насколько они разные. Поэтому, слушая его, Асаши позволил себе только улыбаться одним уголком губ, насмехаясь тем самым над собой и своей глупостью.
– Никогда не слышал о том, что ты рассказываешь. Признаться, мне не настолько интересна история твоего происхождения и происхождения этого символа, но мне было очень любопытно, почему я должен носит его. – Сжимая в кулачке мокрую ткань, ощущая как струится между пальцев прозрачная вода, Фиш не смел поднять свои глаза и посмотреть в холодные глаза напротив. Ему был невыносим сам факт того, что он в один момент, одним неосторожным словом изменил отношение принца к себе. Он не мог смотреть в эти холодные глаза, когда каких-то пятнадцать минут назад их души через них страстно целовались.
– Клан? Семья? – На автомате, безжизненным голосом повторил за принцем Асаши и опустил руку с зажатой в ней мокрой тряпкой.
– Наверно, это очень здорово, когда у тебя есть настоящая, большая семья, которую ты можешь назвать кланом. Мне не знакомо это чувство. – Пожав плечами, паренек горько улыбнулся и перевел взгляд с колен в сторону окна, за которым все еще царила звездная ночь. – Наверно, здорово иметь людей подле себя, которые всегда могут защитить твой тыл, подставить плечо в трудную минуту, поддержать. Когда ты являешься полноценным правителем своей жизни, никому не подчиняешься, не являешься созданием и дурной прихотью сумасбродных тупиц, когда у тебя, так или иначе, были отец и мать. Они ведь были у тебя, Алмаз? – Фиш перевел колючий взгляд своих голубых морей и с легкой насмешкой посмотрел в такие же холодные, но равнодушные аметистовые глаза. – У тебя ведь есть люди, которые тебя любят? Пусть сейчас они, возможно, по многим причинам, тебя не окружают, но ведь ты знаешь то чувство, когда тебя любят, когда ты неравнодушен для другого человека? Когда твоя жизнь и твое здоровье заставляют беспокоиться о тебе других людей, так? – Выпустив зажатую в пальцах ткань, Фиш легким, но настойчивым прикосновением холодных пальцев, толкнул мужчину в плечо, вынуждая лечь того на спину. – Я вижу по твоим глазам, я чувствую, что тебе знакомо это чувство, и ты знаком с ним с детства. Более того, ты сам его испытываешь. А вот у меня никогда и никого не было. Мои…братья…Никогда не любили меня, по крайней мере до тех пор, пока одного из них не убили у меня на глазах. Им было плевать на мое существование. Как и сейчас, я не уверен, что все еще важен для них. – Асаши перекинул плавным, изящным движением, ногу через лежащего на спине мужчину, вновь оседлав его, уперся маленькими, холодными ладошками в грудь мужчины, сжимая пальчики в кулак, с садистским удовольствием оставляя красные полосы от коротких ноготков на молочной коже. – Ты знаком с таким чувством, как любовь. Говорят, что это чувство очень многогранно. Прекрасна любовь человека к человеку, мужчины к женщине, отца к сыну, любовь братьев. И из всей палитры этого чувства я испытал только одно. Любовь человека к вещи. – Взгляд сверху вниз, в глазах шальное веселье плескается в лазурных волнах боли и обиды, легкой зависти и щемящей тоски. Он не замечает того, как в уголках его глаз скапливается влага, крупными, прозрачными каплями срывается вниз, вдребезги разбиваясь о мрамор чужой кожи. – Я очень люблю клубничное мороженное, я готов жизнь отдать за хрустящий, вафельный уголок от рожка, покрытый шоколадом. Я без ума от рельефного, крепкого тела, как у тебя, и я каждый раз переживаю, мое сердце сжимается в груди от тревоги от одной только мысли... а вдруг распродажа в модном бутике уже закончилась и все мои размеры уже забрали? О, и еще… У меня сбивается дыхание, пальчики начинают дрожать от предвкушения, в животе порхают бабочки, а коленки то и дело подкашиваются, отказываясь держать мое тельце прямо, когда я вижу симпатичного молодого человека и понимаю, что сегодня меня ждет ахуенный секс с ним. – Губы, трескаясь от сухости, растягиваются в широкую улыбку, обнажая в миловидном оскале ряд белых зубов. Клыки причудливо выпирали чуть-чуть вперед, нарушая ровную линию передних зубов. Откинув голову назад, он шире раскрыл глаза, чтобы четче видеть.
– И знаешь что? С самого своего появления на Земле мне ничего не было так интересно, как это чертово, гребанное чувство. Я хотел познать его, научиться. И я влюбился, ты представляешь? – Опустив голову, Асаши смотрел сверху вниз на мужчину под собой. – О, я был готов дарить себя, отдавать безвозмездно, бери сколько хочешь, мне совсем ничего не нужно! Но, как это не смешно, тому человеку я был не нужен. Потом оказалось, что я вообще никому нахрен не сдался. У меня есть братья, но они мне не родные. По большому счету им на меня плевать. У меня никогда не было родителей, было только начальство, которое из-за моей неэффективности предпочитало стереть меня с лица земли как неугодного. А потом этот сон, эта пожирающая разум страсть и ты ставишь метку. Я не против, разрисуй меня хоть всего, но… – В одно мгновение вся ненормальная веселость сошла с лица Голубоглазки, брови жестко нахмурились, в прозрачных глазах застыли злые слезы, а маленький кулачок с детской обидой стукнул Алмаза в плечо. Не сильно, потому что Рыбий Глаз никогда не отличался физической силой и дрался даже не как девчонка, а как ребенок. – Никогда. Ни-ког-да так легко не отказывайся от того, для кого это может быть всем. А если это было затмением мозга, такое бывает, когда думаешь не тем, что в голове, а тем, что между ног, то так и скажи. И сам сотри тот знак, что бездумно оставил на моем лбу.
[AVA]http://s7.uploads.ru/HBF9d.gif[/AVA]

Отредактировано Fisheye (2016-02-01 15:48:59)